Поскольку сегодня был обещан локальный конец света, ничего серьёзного, требующего обильного диалога и многочисленных комментариев, вешать не буду. А опубликую одну старинную поделку, которая вполне могла бы стать основой для сюжета мультфильма за авторством кого-нибудь вроде Прийта Пярна. Заранее предупреждаю – любые совпадения и аллюзии не имеют под собой никакой почвы, ибо сие не более, как оптический обман. И вообще, текст написан лет десять тому назад. И если бы не обещанный конец света (хотя и локальный), размещать его я бы не стал.
Уральский сказ
Решили однажды Гедеминовичи извести начисто всю Русь, рекомую якоже и как-то по другому. Решить – решили, да не тут-то было. Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. И порешили тогда Гедеминовичи послать за Змеем, что на Калиновой горе жил в пещере лютой. А через гору ту хрустальный мост был проложен хитрой анжинерной конструкции. Отчего и был назван Калиновым мостом. Пришли Гедеминовичи к горе Калиновой, а младшенький Гедеминович, прозванный за ум свой дурачком, решил гору ту обойти. И обошел. Смотрит, а за горой море-окиян невиданной красы. А на берегу сидит старичок.
Подзывает старичок Гедеминовича младшенького к себе пальчиком и слово молвит: «Не потому птица – тварь Божия по небу летает, что крылья имеет, а потому, что делать-то ей, собственно, больше и нечего». Поклонился ему Гедеминович, а старичок улыбнулся в бороду седую и достаёт из своей котомочки переметной калачик сахарный, маком пересыпанный. Взял тот калачик Гедеминович и разломил. А в калачике том яичко. Да не простое, а золотое. Бросил Гедеминович то яичко об пол и обратился Иваном-царевичем. А старичок как был, так весь сразу и исчез.
Делать нечего, побрел младшенький Гедеминович куда глаза глядят, а сам думу думает горькую: «Приду к своим братьям, а они скажут: Вот идёт Иван-царевич, убьём его». Подумал так Гедеминович и горько заплакал. Тут пролетает птичка-невеличка и человечьим голосом ему молвит: «Не плачь младшенький Гедеминович, а иди на гору и найди скрижаль Завета». «Будь по твоему, птичка-невеличка» – сказал младшенький Гедеминович и побрёл в гору. И взошёл на гору и увидел цветочек аленький весь в огне. «Так вот ты какой, цветочек аленький» – только и подумал Гедеминович. И думал он три дня и три ночи.
А тем временем братья его, что возле горы Калиновой остались, забыли про слова свои и предались всякому блуду и нечисти. Отлили из чистого янтаря Змея в натуральную величину и стали ему на головы венки из ромашек плести. А старший Гедеминович сел на стол для кормленья и говорит: «Посажу на одну руку Илью Муромца, а другою рукой и прихлопну». И гогочет над собственной глупой шуткой страшным голосом. А средние Гедеминовичи подобострастно ему подсмеиваются, бороды не чешут, салом волосы не смазывают. Тьфу, срам один.
Тут спускается с горы младшенький Гедеминович. И в одной его руке скрижаль, и в другой – тоже скрижаль. А на поясе меч висит кладенец двуручный, а на ногах сандалии каменные, а в волосах цветочек аленький. Увидали его Гедеминовичи и в страхе молвят промеж себя: «Вот идёт Саваоф. Сейчас будет брать, где не клал и жать, где не сеял. Убьём его от греха подальше». И убили его.
В ту пору проезжал через Калинов мост ухарь-купец – удалой молодец. И был он весел и пьян, и вёз товары – матрёшки расписные, да сорочки с оторочкой лазурною на ярмарку в стольный Киев град. Прознал он про то дело злое, что Гедеминовичи уделали и составил подмётное письмо по всей форме на имя князя Киевского Владимира Красное Солнышко. И в письме том всё про Гедеминовичей прописал. Прочитал письмо Великий князь Владимир, свет Красно Солнышко, закручинился. А Марья-царевна ему: «Что ты не весел, буйну голову повесил?». «Как же не кручиниться мне, Марьюшка, когда задумали Гедеминовичи дело лютое – всю нашу Русь извести. А младшенького своего, который перешёл на нашу сторону и стал Иваном-царевичем, убили под видом Саваофа». «Не кручинься, князюшка, авось и я тебе на что-нибудь да и пригожусь». И ударилась об земь семь раз и превратилась в голубицу белую. Взмахнула крылами и полетела в страну далёкую к своему батюшке Ветру-ветровичу.
Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Летит Марья-царевна над горами высокыя, над морями глубокыя. Вдруг, видит: стоит дворец каменный хитрой анжинерной конструкции. Залетает она в палаты белые, глядь, а там на лавках вдоль стен сидит дружина верная, вся в панцирях, что на солнце огнём горят. А главные среди них – Трувор Синий Ус и Рюрик Рыжая Борода. Ударилась голубица о земь семь раз и снова превратилась в Марью-Царевну. Тут встали все дружинники и кланяются. А старший среди них – Оскольд, говорит: «Если девка ты красная, то будь женой нашей, а коль сирота, то будь нам сестрицею. А коли ещё чего, то будь нашей матушкой или, к примеру, хотя бы сиделкою ночною». Поклонилась им Марья-Царевна в ответ и подходит к Рюрику Рыжей Бороде да так и говорит: «Земля наша обильна, есть в ней и сало, и семечки, и леденцы-петушки на палочке, а настоящего орднунга с гешефтом нету в заводе. Гедеминовичи лютуют, рекомую Русь извести хотят дочиста. Приидите и владейте нами». Задумался Рюрик Рыжая Борода и говорит Трувору Синему Усу: «Позови, истинный мой Трувор, Вещего Олега».
Кликнули Олега Вещего, тот сразу, как был, так весь на своём коне со всеми своими вещами в палаты и въехал. «Вот что, Олег, – говорит ему Рюрик Рыжая Борода, – пойдёшь ли в стольный Киев-град, али как?». «Это можно, это оченно даже подходяще, – ему Вещий Олег в ответ, – но пускай сперва на разведку Оскольд сходит, или, вот хотя бы – Дир». Так и порешили.
Отправились в разведку Дир с Оскольдом по Днепру могучему на ладьях быстровёслых. Глядь, на берегу стоит лыбедь металлическая, а подле неё братья-разбойники: Щек, Хорив, Кий, Кай и сестрица их Герда. Задумались Оскольд с Диром: что, мол, это такое и как сие понимать. Думали и так, и эдак, наконец придумали. Порешили промеж себя, что Щек и Хорив есть не более, как обыкновенный оптический обман, а Кий с Каем символизируют Ромула и Рема, известных ещё с незапамятных времён. Про металлическую же лыбедь поняли так, что это специальное устройство, чтобы проезжих путников пугать. Ну, думают, ужо и мы позабавимся. Разделись до исподнего, вымазались салом, в семечках вывалялись и остались в чём мать родила. Стали бегать по берегу и громко покрикивать: «А подать сюда ляпкина-тяпкина, к такой-то едрене фене». Испугались Кий с Каем и пошли на попятную, а чтобы никто не подумал чего лишнего, вручили свои подарки: бильярдный кий, ключи от города и холодильник «Киев».
«Не к добру такие подарки», – подумали Оскольд с Диром, но делать нечего – сказанного назад не воротишь. Отправились Оскольд с Диром в стольный Киев-град, в мебельную лавку – стол для кормленья выбирать, чтобы половчее на нём усесться. Выбрали и уселись. И стали их кормить киевляне варениками, галушками, наваристым украинским борщом, а также салом и отменной горилкой. «И почто мы у Рюрика Рыжая Борода целыми днями жареными кабанами питалися, – так Оскольд с Диром промеж себя рассуждать стали, – когда тут такая красота-ляпота и центр мировой цивилизации».
Только они покормились, как вдруг – страшный стук в ворота и вваливаются: Олег, Ольга и какой-то малолетний пацан в домотканой рубахе, красными петухами вышитой. А с ними дети боярские, а на плече у них ладья. Кланяются они Осокльду с Диром и просят усесться в эту ладью, мол это у них в Киеве так заведено испокон веков, что всяких дорогих гостей на экскурсию по городу в ладье возят. Не заподозрили Оскольд с Диром дело лютое, бесчестное и по простоте своей в ту ладью и уселись. Тут заулюлюкали дети боярские и понеслись по улицам киевским что есть мочи. Добежали до какой-то канавы и сбросили туда ладью и ну давай что есть мочи закапывать. Насилу Оскольд с Диром вырвались и с тех пор никто их больше в тех краях не видывал.
А чем дело кончилось – того никому не ведано…
Journal information