На фото не я. Фото найдено вот здесь: http://foto.mail.ru/mail/viktor-inzheevsk/3/941.html
Решил сделать небольшую паузу в музыкальных воспоминаниях.
В журнале
creasot прочитал запись о том, как автор в молодости обрядился в форму старшего брата-дембеля и пошёл гулять по улицам своего города, где его и свинтил военный патруль. Он привлёк внимание патруля тем, что гулял в шинели, когда гарнизон уже больше недели перешёл на летнюю форму одежды (рекомендую кстати к прочтению как означенную запись, так и весь журнал). Мне это напомнило аналогичный случай, случившийся со мной в молодости.
Было это ранней осенью 1986 года. То ли в конце сентября, то ли в начале октября, но ещё было тепло – мы ходили в летней форме одежды. Я, собственно, уже готовился к дембелю и в жизни родного подразделения принимал весьма условное участие. Большую часть времени я проводил в Букваре. Букварём у нас назывался снятый с машины кунг (кузов универсальный герметичный), в котором располагалась художественная мастерская по производству всякой всячины – от наглядной агитации для казармы, до художественных произведений народных промыслов в виде полированных камушков для офицерских семей.
В Букваре работали четыре штатные единицы: моего призыва Гриша, который мастачил светомузыку офицерам; лезгин Зорро (тоже моего призыва) – или Зорбали Оглы, который рисовал картины; прячущийся в армии от уголовного срока бывший второй тренер юношеской сборной Грузии по метанию молота («дух»), имени которого я уже не помню и, наконец, мой дружбан Витя, который был мастером на все руки – от писанины красивым шрифтом полезных плакатов с изложением обязанностей военнослужащего до вырезания из пенопласта букв для заголовков стендов (аппарат для вырезания, между прочим, изготовил я). Особо он прославился тем, что по заданию нашего особиста нарисовал маслом портрет Феликса Эдмундовича Дзержинского. Особист за работу поблагодарил, но вывесить его у себя в кабинете так и не решился. В общем, компания была высокодуховная, а посему в Букваре было интересно коротать время до грядущего дембеля.
И вот как-то сидим мы вечером после ужина, травим разные истории из гражданской жизни и жалуемся друг другу на беспредел офицеров. Зорро и Гриша отсутствовали в связи с убытием в командировку в одну из дальних рот. Вдруг возле Букваря раздаётся звук тормозов. Мы выглядываем и видим, как из припарковавшейся возле Букваря «пятёрки» вылезает ответственный за спортивную подготовку бригады капитан Папуша и на полных парах прорывается в распахнутые ворота. Войдя в Букварь, капитан Папуша с места в карьер излагает Витьке следующую диспозицию.
Оказывается, завтра рано утром в бригаду приезжает «комиссия из Москвы» (тм). Кто служил, тот знает, что в любую часть рано или поздно приезжает «комиссия из Москвы», в связи с чем в части происходит нечто среднее между цунами, извержением вулкана и землетрясением средней мощности. Наш учебный центр «Карповка», расположенный в лесу, по какой-то причине не оказался втянут в торнадо, которое в этот момент проносилось над бригадой, расположенной в Чите.
У капитана Папуши было горе. Во вверенных ему ротах отсутствовала наглядная спортивная агитация. В связи с чем он приехал в Букварь и Христа ради просил Витьку, чтобы тот немедленно выдвинулся вместе с ним в бригаду и там, работая всю ночь, изготовил бы к моменту приезда «комиссии из Москвы» некоторое количество славных стендов на спортивную тематику. Может показаться, что капитан Папуша предложил нечто неслыханно ужасное. В самом деле – какой человек в здравом уме по своей доброй воле поедет куда-то работать не разгибая спину всю ночь, да ещё бесплатно. На самом деле нам, дембелям, изнывающим от безделья в Карповке, поездка в Читу на всю ночь на машине капитана Папуши представлялась вполне так весёлым приключением.
Когда капитан Папуша покинул Букварь, направившись к машине, я стал энергично упрашивать Витьку уведомить Папушу, что для такого дела ему остро необходим помощник. Каковой в моём лице должен будет на хитроумном приборе вырезать из пенопласта изумительной красоты объёмные буквы. Конечно же Витька согласился сразу же – по любому вдвоём веселее. Капитан Папуша тоже был не против, он и одного Витьку-то не ожидал уговорить, а тут сразу два мужественных бойца вызвались сплотить вокруг него ряды в трудную минуту.
Сделаю маленькое разъяснение. Кому-то может показаться странным, как это так получается, что целый капитан Советской армии не приказывал, а уговаривал бойца выполнить некое ответственное задание, а боец мог кочевряжиться и рассуждать на тему того, мол кто его будет кормить завтраком и всё такое. На самом деле, капитан Папуша не был нашим непосредственным начальником. Кроме того, ночью после 22 часов боец должен согласно Устава спать, если он не в наряде или не выполняет боевой приказ. Поэтому ситуация эта была несколько двусмысленной и при энергичном нежелании Витьки, капитан Папуша никак не смог бы его заставить. Не говоря уже о том, что мы были дембелями, а с дембелями офицеры стараются не ругаться. Ну и для полноты картины скажу, что мы с Витькой были «книжниками», то есть знатоками Самой Главной Книги. Нет, не Торы, не пугайтесь. В армии самая главная книга – это Устав. И немало офицеров в былые времена рвали от злости волосы, когда мы предметно доказывали им, что согласно Устава они не имеет право отдавать тот или иной приказ, или назначать то или иное наказание. До сих пор, наверное, в тех местах ходят легенды о том, как мы перед строем убедили нового командира части капитана Лавринёнка, что четыре военнослужащих должны строиться в колонну по одному, а не по двое. И Лавринёнок был вынужден признать нашу правоту.
В общем, мы загрузились в «пятёрку» капитана Папуши и рванули из Карповки в сторону Читы. Папуша врубил магнитофон, и было этакое чувство лёгкой эйфории от того, что поздно вечером мы словно гражданские мчимся в «Жигулях» под звуки «Калимбды белуны» (или как оно там поётся?). Свои инструменты – кисти, фломастеры и прочий скарб, Витька засунул в сумку из под противогаза. А я держал на коленях свой хитроумный прибор.
Сделаю ещё одно пояснение. Согласно Устава, военнослужащий срочной службы может покидать территорию части только с каким-либо разрешительным документом – увольнительной, командировочным удостоверением или чем-нибудь в этом роде. У нас никаких таких документов на руках не было. Мы ехали с Папушой лишь на основании устной договорённости между ним и дежурным по части прапорщиком Масленниковым (кличка – Буксуй), то есть, строго говоря, контрабандно. Предполагалось, что обратно Папуша нас доставит точно также – на своей машине рано утром – и всё будет шито-крыто. Не скажу, что такого рода мероприятия были распространены. Но, как я уже сказал, в виду утреннего прибытия «комиссии из Москвы» всем офицерам было глубоко плевать на Устав и правила приличия.
В расположение читинской бригады мы ворвались довольно поздно, уже после отбоя и капитан Папуша сразу же подъехал к штабу бригады. В штабе у него был свой кабинет, где нам и предстояло славно потрудиться ночью на благо Нашей Советской Родины. Папуша сказал, чтобы когда мы закончим, отправлялись спать в расположение «управы» – роты управления, то есть роты, которая непосредственно обеспечивает несение боевого дежурства. Ну и мы засучили рукава.
Как только капитан Папуша ушёл, на меня сразу напал сон. Удивительное дело, буквально полчаса назад я был бодр и решительно готовился стойко преодолевать тяготы и лишения воинской службы, а вот чуть только офицер исчез из поля зрения, сразу захотелось в объятия к Морфею. Я внёс предложение: «Может ну его, эти стенды? Пошли в управу спать?». Витька сказал, что надо бы хоть чего-нибудь сделать, а то капитан Папуша обидится. Ну ладно, надо, так надо. Я вышел из кабинета и прошёлся по полутёмному коридору штаба туда-сюда, чтобы немного сбить сон. Мужественный часовой на посту номер один дремал на тумбочке возле знамени части, протянув ноги и положив на пол автомат. Мне пришло в голову, что смеха ради имеет смысл спрятать этот автомат куда-нибудь, но немного поразмыслив, решил оставить автомат там, где он лежит.
Когда я вернулся в кабинет, оказалось, что Витька уже написал кучу текста – всяких там инструкций по нормам ВСК и т.п. Почти засыпая я начал строгать из пенопласта буквы. Буквы получались на редкость кривыми и безобразными. Ну да это уже частности. Через какое-то время мы поняли, что уже засыпаем на ходу и дальнейшее сопротивление бессмысленно. Оставив всё, как есть, только захватив свои кисти и перья в противогазной сумке, мы убыли в район лежбища. За это время часового уже сменили и новый часовой возле знамени пока ещё бодрствовал.
Когда мы пришли в «управу», дежурный по роте указал нам на две пустые койки возле стены под самой лампой ночного света. Мы только улеглись и сразу отключились.
Пробуждение наше было ужасным. В Карповке утренняя побудка проходила, можно сказать, по домашнему: дежурный по роте кричал «Рота подъём», после чего духи начинали не очень спешно одеваться, а котлы и деды переворачивались на другой бок и продолжали спать. В управе бригады всё было иначе. Побудка началась с включения ревуна. Может видели в фильмах, когда боевая тревога, то ревёт такая мерзкая штука: «у-у-у-у-у». Громко. Когда она включилась над ухом, у меня чуть сердце не остановилось. Тут же включился весь свет и отовсюду посыпались бойцы с верхних ярусов. Суета была такой, словно началась война. Мы с Витькой тоже оделись, правда не так спешно, как остальные и самыми последними встали на левый фланг строя. Вошёл офицер и уставился на нас.
– А это ещё что такое? – задал он вопрос дежурному по роте, указывая на нас.
Мы испытали некоторое как бы недоумение, что такого в нашем виде вызвало нервный припадок неизвестного нам офицера. Я посмотрел на Витьку, Витька посмотрел на меня. Потом мы оба посмотрели на строй бойцов, которые тоже смотрели на нас. Тут и обнаружился дефект. Все бойцы управы были в шапках-ушанках и пэшухах, а мы в Витькой – в пилотах и хэбухах. Как выяснилось, в этот самый день согласно приказа весь читинский гарнизон перешёл на зимнюю форму одежды. Это был прямо скажем упс.
В нескольких прочувствованных и весьма энергичных словах офицер довёл до нашего сведения, что наше дальнейшее пребывание в стенах героической роты управления явно излишне и нам следует отправляться туда-то и туда-то. Мы не стали упрашивать повторить дважды. Покинув казарму, мы направились было в штаб, чтобы провести раут переговоров с капитаном Папушей на предмет обратной доставки в Карповку. Но на ближних подступах обнаружили прямо перед штабом необычное скопление старших офицеров и, пораскинув умом, пришли к выводу, что наш облик их никак не обрадует. В связи с чем было решено выдвигаться в Карповку своим ходом – на рейсовом автобусе, стоянка которого была расположена в получасе ходьбы от КПП бригады. В безмятежном расположении духа мы двинулись в сторону КПП, немало не заботясь о том, что выйти из части без увольнительной будет несколько затруднительно.
Когда мы с Витькой подходили к воротам из здания КПП вылетел дежурный по части с красной повязкой и заорал:
– Это что за уроды? Бойцы, блять, вы откуда такие взялись? Пиздец, сейчас КОМИССИЯ ИЗ МОСКВЫ приезжает с минуты на минуту, а тут эти чучела по части гуляют! Нахуй отсюда! НАХУЙ! Через забор уёбывайте нахуй и чтобы я вас тут через минуту не видел!!!
Как я уже говорил, прибытие «комиссии из Москвы» вносит некоторый диссонанс в офицерские души, в связи с чем они могут отдать приказ бойцам убегать из части в самоволку через забор. Мы себя дважды просить не стали и короткими перебежками метнулись к санчасти, за которой находился забор. Раз-два – и мы уже за территорией бригады. Идём себе вдоль дороги по направлению к автобусной остановке, на душе хорошо, лёгкий утренний морозец, солнышко, в общем, жизнь хороша и чрезвычайно приятно устроена. Вдруг слышим сзади визг тормозов и какой-то голос нас окликает:
– Эй, бойцы, а ну-ка идите сюда.
Мы оглядываемся и видим припаркованный на обочине в непосредственной близости ЗИЛ-131, на лобовом стекле которого размещена табличка «военный патруль». Правая дверь кабины открыта и из неё высунулся прапорщик с красной повязкой на руке. Он-то нас и подзывает. Мы конечно подходим – ибо ничего плохого за собой не ведаем. То есть конечно обычно мы бывали в Чите исключительно в самоволке, но в данном случае уверены, что наше дело правое и мы невиннее младенца.
Сделаю ещё одно разъяснение. В армии есть такое понятие: «нарушение формы одежды». Форма военнослужащего жёстко регламентирована Уставом и любое отклонение от регламента является нарушением. Чита – город военный, солдат там очень много. И военных патрулей очень много. Задача военного патруля – ловить военнослужащих, которые что-то нарушают. А поскольку в общем и целом диких нарушителей дисциплины не так уж много, то любимое занятие военных патрулей – ловить нарушителей формы одежды. Изощрённость патрулей в этой области не поддаётся описанию. Патруль может остановить солдата и начать ему измерять размер каблуков (нет ли набоек), расстояние от лычки до края погона или на каком расстоянии от плеча пришит шеврон и прочие такие бредовые вещи. Если каблук окажется на несколько сантиметров выше нормы или лычка пришита дальше/ближе, чем требуется, патруль запросто может забрать солдатика. И ищи-свищи. Почему так? Да просто патрули тоже план выполняли по поимке нарушителей воинской дисциплины.
Вот и представьте картину. Едет патрульный ЗИЛ, в кабине водителя сидит начальник патруля и вдруг видит странную картину: вместо двух бойцов, облачённых в шинели и шапки-ушанки, идут два распиздяя в хэбухах, пилотках и у одного в довершении картины с правого плеча игриво свешивается противогазная сумка, причём одетая не так, как положено одевать противогаз – через плечо – а эдак, словно дамская сумочка болтается. Начальник патруля наверняка сперва подумал, что у него начались оптические галлюцинации. В довершение общего ужаса на мне был ремень. Нет, конечно, не спорю, на каждом военнослужащем должен быть ремень. Но есть ремень, а есть – ремень. На мне был кожаный ободранный ремень.
Чтобы было понятнее, сделаю ещё одно пояснение. Советским солдатам бесплатно выдавали т.н. «деревянные» ремни – не знаю из чего их делали, но выглядят они редкостно убого. Поэтому старослужащие покупали себе в военторгах кожаные ремни. Некоторые на этом и успокаивались. Но особые эстеты вроде меня обдирали краску с кожаного ремня. Делается это очень просто: с ремня снимаются тренчик и бляха, после чего ремнём заматывается верхняя дужка кроватной спинки. Ну словно бинтом руку перевязывают. После чего берётся брезентовый поясной ремень (который полагается каждому солдату), который петлёй перебрасывается через спинку и далее движениями, похожими на добывания огня, кожаный ремень обдирается от краски. После чего ремень становится цвета чистой кожи. Тут бывают нюансы. Чистая кожа бывает темнее, бывает светлее. У моего ремня кожа была почти белая. В связи с чем я его регулярно покрывал слоем йода, отчего мой ремень приобретал красивый медный оттенок. Однако йод постепенно впитывается в кожу, выцветает, процедуру надо повторять.
В описываемый момент мой ремень требовал очередной подпитки йодом, но всё было недосуг. Поэтому когда я предстал перед начальником патруля, мой ремень был какого-то канареечного цвета. Ну а если добавить, что на правой части моей хэбухи вместе со значками ВСК и классности, был приколот ещё значок «Читинская область – 50 лет», купленный в киоске «Союзпечати», то начальник патруля в первый момент, когда мы предстали перед ним во всей красе, даже потерял дар речи. Такого ему, наверное, видеть ещё не приходилось никогда.
Тем не менее прапорщик осведомился о причинах, заставивших нас вырядиться в эти странные маскарадные костюмы. Мы охотно объяснили, не утаив ничего.
– Увольнительная? – Полюбопытствовал начальник патруля.
– Увольнительных нету. – Бодро отрапортовали мы.
– Садитесь в кузов. Я вас прямо сейчас везу на Каштак, – сообщил прапорщик.
Надо отметить, что в посёлке Каштак, который располагался под Читой, была расположена самая страшная гауптическая вахта, про которую ходили легенды о том, какие жуткие порядки там царят. Вот в эту «гумбвахту» (как выражался капитан Лавринёнок, когда пугал нас репрессиями) и вознамерился нас сдать прапорщик. Заодно он проверил у меня документы на предмет разрешения на значки. Нет, не на «Читинская область – 50 лет» – этот значок прапорщик приказал сразу же снять, а на значки «3 класс» и «ВСК-1». «3 класс» у меня был записан в военнике, а с «ВСК-1» пришлось расстаться (я потом себе ещё один выменял у сына капитана Папуши).
Короче, залезли мы в кузов. В кузове почему-то никого не было. То есть машина патрульная была, водитель был, начальник патруля был, а самих патрульных не было. Видимо прапор только ехал куда-то, чтобы разжиться парочкой свежих патрульных. В кузове валялись несколько шинелей с голубыми погонами – «летуны». Машина тронулась. Мы сразу укутались в шинели. Настроение, конечно, уже не такое радужное, как ещё час назад. Едем, размышляем о превратностях судьбы. Выезжаем за пределы Читы, скоро Каштак. Вдруг – жжжжж – машина снова резко тормозит. Мы конечно высовываемся из кузова. Оказывается бдительный прапорщик углядел ещё какого-то бойца. Правда новый боец был не чета нам – одет в отглаженную шинель, шапку-ушанку и вообще всё подогнано как надо. В руках – дипломат. Прямо такой образцово-показательный боец с витькиного плаката «Варианты формы одежды военнослужащих».
Прапорщик проверил документы. Документы у бойца в полном порядке. Увольнительная есть. Прапорщик спрашивает у бойца, куда тот направляется. Он отвечает, что направляется куда-то типа обкома КПСС, поскольку вступает в партию.
– Вот, смотрите! – Обернулся к нам прапорщик. – Вот это образцовый солдат, не то что вы. Давайте, спрыгивайте сюда.
Мы конечно спрыгнули. Как есть, в надетых шинелях. Чем немало насмешили прапора. Мы для него уже были чем-то вроде клоунов. Прапор отпустил вступающего в КПСС солдата и завёл с нами душевный разговор на общие отвлечённые темы.
– Вы откуда вообще? – Поинтересовался прапорщик.
– Из Карповки, – не стали мучить его неопределённостью мы.
– Дарабалюка знаете? – Продолжил допрос прапор.
– Конечно знаем. Мы у него во взводе служим.
Это была не правда. Мы не служили у Драбулы (кличка). Прапорщик Дарабалюк имел лесопилку в нашей части, на которой делалось всё что угодно – от гробов до мебельных гарнитуров. И его знала, наверное, добрая половина читинского гарнизона. Очень был нужный человек прапорщик Дараболюк. И вот оказалось, что наш похититель тоже его знал. Поэтому мы и соврали, что служим у Драбулы.
– Что же мне с вами делать? – Почесал в затылке прапорщик.
– Может отпустите? – Подали дельную мысль мы.
– Ладно, чёрт с вами. Сейчас еду в Каштак, через час поеду обратно. Если вы мне снова попадётесь, тогда точно на губу попадёте.
Мы заверили, что не попадёмся и вернув шинели, дождавшись, пока патрульный ЗИЛ отчалит, мелкой рысцой отправились в сторону протикающей невдалеке речки. Потом мы пешком вернулись в Читу, где на славу погуляли в стороне от больших дорог, чтобы не попасться какому-нибудь очередному патрулю. А в Карповку вернулись только вечером. Никто из офицеров нас даже не хватился. Мы пошли в каптёрку, где взяли зимние шапки, а потом отправились в Букварь жарить картошку, украденную с огорода прапорщика Дарабалюка. Вот, собственно, и вся история.
Journal information