и UDP вот к этому посту: http://community.livejournal.com/76_82/4294558.html
– Варвара Кузьминишна, как же так? Вы ведь клялись, что больше этого никогда не повторится?
Варвара Кузьминишна, женщина лет 50, что называется «в теле», тяжело дышала, уставившись на край директорского стола. Директор школы, Матвей Поликарпович, с негодованием глядел на неё через толстенные стёкла очков в роговой оправе, покачивая головой, демонстрируя своё полное непонимание того, как можно себя так вести. Варвара Кузьминишна была поваром школьной столовой. Её давно надо было бы уволить, наверное, но Матвей Поликарпович всё жалел, всё надеялся на исправление. Но, как видно, надеялся впустую. Варвара Кузьминишна была неисправимым несуном.
На директорском столе стояла угрожающих размеров сумка Варвары Кузьминишны, судя по всему доверху набитая разнообразными продуктами. Матвей Поликарпович выдержал драматическую паузу, а потом произнёс:
– Простите меня, Варвара Кузьминишна, но я вынужден потребовать от вас показать содержимое сумки. Откройте её немедленно.
Повариха обречённо вздохнула и, подойдя к столу, распахнула сумку. Одного взгляда было достаточно, чтобы определить: в сумке лежат банки сгущёнки, колбаса, макароны, связки сосисок.
– Ну всё, моё терпение лопнуло, – отчеканил Матвей Поликарпович. – Я звоню в Обэхээс.
Варвара Кузьминишна охнула и медленно опустилась на стул возле стены. Словно корова на бойне, она молила глазами директора, но директор, накручивая диск телефона, старался её коровьего взгляда избегать. У него и у самого на душе было неспокойно.
Представители ОБХСС прибыли спустя некоторое время. Это были два человека лет 30, со стальным взглядом серых глаз. Они попросили позвать из приёмной секретаршу, которая вместе с директором должны были стать понятыми. Выемка содержимого сумки проходила быстро и споро. В итоге оказалось, что в сумке Варвары Кузьминишны находилось: два кило варёной колбасы «Любительская», килограммовый кусок сливочного масла, огромная связка сосисок, пять банок сгущёнки, четыре пачки индийского чая, три пачки печенья «Земляничное» и бутылка молока.
– И вам не стыдно, гражданка? – строго взглянув на повариху, разорвал тягостную тишину представитель ОБХСС.
– Стыдно. – Дрожащим голосом тихо произнесла Варвара Кузьминишна.
– Ну так зачем же тогда?
– Да как зачем? Ведь я не для себя, я для детишек, – всхлипнула Варвара Кузьминишна и разрыдалась.
– Распишитесь, – строго сказал оперативный работник, указывая пальцем, в каких местах протокола должна расписаться пойманная с поличным повариха.
Когда за работниками карающих органов закрылась дверь, директор решил провести беседу «по душам».
– Варвара Кузьминишна, вы ведь работаете в нашей школе уже почти 20 лет! Вы ещё до меня здесь работали. И что же с вами случилось? Почему вы начали таскать продукт? Ведь вас уже трижды ловили на попытках проноса в школьную столовую продуктов питания. Вы ведь клялись, что это никогда больше не повторится! Ведь я вам поверил! А вы вот что снова притащили. Да ещё сколько! Нет, скажите мне на милость, зачем вы притащили из дома эту колбасу и эти сосиски?
– Ну как же… – еле слышно ответила Варвара Кузьминишна, – ведь у меня дома вон скока всего – и колбасы всякой, и сосисок, и сарделек, и масла. Ведь я же совсем чуть-чуть и взяла-то в своём холодильнике, никто бы даже и не заметил.
– Чуть-чуть! – взвился директор. – Это чёрт знает что такое! Да в школьной столовой-то зачем нужны ваши сосиски? Дети и так на завтраках лопаются от этих сосисок! Мы уже просто не знаем куда девать сливочное масло, так много его у нас на складе, а тут вы ещё притащили кусок. Вы головой думали, когда сумку набивали или, простите, тем местом, на котором сидите?
Варвара Кузьминишна покорно кивала в такт директорским обвинениям. Всё было верно. Возразить было нечего. А директор не унимался.
– Да что это будет, если каждый начнёт из дома в столовую свои продукты нести?! Ну давайте завтра я притащу финский сервелат, а завуч принесёт пять кило вырезки или Семён Андреевич, наш физрук, тайно подбросит на склад пяток кур? Вы представляете, что это будет? А если учителя начнут таскать в свои классы ручки, готовальни и чистые тетрадки и подбрасывать их незаметно ученикам? Что это такое будет, я вас спрашиваю!
Матвей Поликарпович всё больше втягивался в описание ужасов, которыми грозили государству этакие вот несуны. Голос его звенел, доходя чуть ли не до фальцета.
– Вы подумайте сами, Варвара Кузьминишна, что будет, если, например, рабочие начнут покупать в магазинах готовую продукцию и тайно через проходную таскать её на склад своего завода? Ведь государство заботится о вас, вон все магазины ломятся от продуктов, от модной одежды и обуви, от цветных телевизоров, которые давно лучше американских. Так помогите нашему советскому государству, покупайте это всё, несите себе домой. Так нет, вы вот как благодарите нашу Советскую власть!
Директор сделал паузу, налил себе воды из графина и залпом выпил. Повариха сидела с выпученными глазами, молитвенно сложив руки на своей гигантских размеров груди.
– Да, так-то вы благодарите нашу народную власть! – продолжал Матвей Поликарпович. – Вот вы, например, могли бы перед последней проверкой РОНО утащить домой из столовой хотя бы тушу баранины. Пусть бы не насовсем, хотя бы на время проверки. Так нет, вы на это неспособны. Вы мало того, что ничего из столовой домой не взяли, так словно нарочно подбросили лишних три десятка яиц. Я просто глазам своим не поверил, когда мне показали в отчёте, что в столовой лишние три десятка яиц! Я был готов сквозь землю провалиться от стыда! А известно ли вам, что мы с Семёном Андреевичем на школьной машине увезли на свои дачи перед самой проверкой – буквально в последний момент успели – 50 литров лишнего школьного бензина, который так и не сумели потратить в отчётном периоде и новый шифер для школьной крыши? Вот почему-то я должен из кожи вон лезть, чтобы проверка не нашла никаких нарушений, а вы словно специально вредите. И вы ведь не одна такая! Ведь в масштабах государства это же какая-то эпидемия целая! Повара несут из дома на работу личные продукты питания, медицинские сёстры тащат в больницы импортные лекарства, продавцы за свои деньги выкупают у покупателей только что приобретённые товары и тайно возвращают их на полки. Даже до армии эта зараза уже дошла. Мне мой брат, полковник, рассказывал, что недавно у них в части двух прапорщиков осудили – они тайком ночью протащили на свои слады десятки килограммов гвоздей, две сотни одеял и простыней, двести литров горюче-смазочных материалов и один мотор для ГАЗ-66! Ведь это уму непостижимо! Как они столько могли в часть притащить? И ведь как выяснилось, они целый год деньги копили, чтобы это всё купить, а мотор собирали в личном гараже. Нет, я просто не представляю, что со страной будет, если этому мутному потоку не поставить преграду.
Директор говорил ещё долго, а Варвара Кузьминишна слушала его, всё больше понимая, что она творит. В душе её родилось новое странное, неведомое ранее чувство, этакое как бы очищение, что-то такое знаете ли, словно глоток чистого воздуха после июльской грозы. «Если не посадят, больше ни грамма в столовую из дома не принесу» – твёрдо решила она для себя.
– Ну что, Варвара Кузьминишна, дошло наконец до вас? – окончил свою блестящую речь директор школы.
– Дошло, Матвей Поликарпович, дошло, дошло.
Варвара Кузьминишна вскочила и в знак того, что в её жизни начинается новый этап, этап, когда можно будет людям честно смотреть в глаза, прижала руку к сердцу.
– Ну ладно, Варвара Кузьминишна, – директор устало махнул рукой, – идите на рабочее место, а то эдак вы, пожалуй, кашу к завтраку сварить не успеете. Поверю вам в последний раз. С сотрудниками Обэхээс я постараюсь договориться. В общем-то ущерб вы причинили незначительный, так что, думаю, они пойдут навстречу. Но смотрите, чтобы это было в последний раз…
Когда Варвара Кузьминишна вошла на кухню, по щекам её текли слёзы умиления. Повязав фартук и надев белый колпак, она привычными движениями включила плиту, залила полный бак воды, отмерила нужное количество крупы и бросила в воду, взгромоздив бак на плиту. Перед мысленным взором её проносилась новая честная жизнь, когда она будет уносить вечерами с работы домой лишние яйца, масло, крупы и сардельки. «И сахар буду уносить, – шмыгая носом подумала Варвара Кузьминишна, – килограмма по три в неделю, а то и все пять». И вдруг словно молния пронзила её мозг. Сахар!
Варвара Кузьминишна засунула правую руку туда, куда королева Анна Австрийская спрятала письмо от канцлера Сегье, и вытащила из бюстгальтера две пачки сахара. В каждой пачке было по полкило сахара, который она купила в гастрономе накануне. Варвара Кузьминишна тупо глядела на домашний сахар, раздумывая над тем, что с ним теперь делать. Первой её мыслью было отдать сахар директору. Затем она подумала, что можно этот сахар вечером унести домой. Но что-то не давало ей покоя. Что-то скребло на душе. Наконец она решилась.
– Начну уносить продукты домой с завтрашнего дня. – Тихо самой себе сказала Варвара Кузьминишна, высыпая свой сахар в бак с закипающей кашей.
Она была неисправима.
Journal information