И вот вдруг на одной из перемен открывается дверь к нам в класс вваливается «старшая пионервожатая» – тётка, лет 40 или 50, – и бодро сообщает: «10 класс, внимание! Сегодня после уроков едете на овощную базу. Сбор в 15 на остановке такой-то. Быть всем как штык». И только её и видели.
Дверь за старшей пионервожатой закрылась а в классе повисла тревожная тишина. На овощную базу ехать никому не хотелось. Да ещё вот так с бухты-барахты. Ну то есть хотя бы накануне предупредили.
Мы с другом сидели на последней парте среднего ряда и представляли из себя нечто вроде энергетического центра. «Как они с этими базами уже достали», – разрядил тишину мой друг.
Я был членом комитета комсомола школы и несколько мгновений раздумывал, должен ли я сказать то, что думаю по поводу этой как снег на голову свалившейся база или надо подтвердить свой общественной статус каким-нибудь правильным изречением. «Да пошли они в жопу со своей базой», – выразил наконец своё отношение к происходящему я.
Начался галдёж. Лариска, комсорг класса, выразилась в том смысле, что в самом деле, такая грязь на дворе, а надо кучу уроков делать и всё такое прочее. Кто-то призадумался на тему того, что мол «а не накажут». «Если все не пойдём, то не накажут!» – предположил кто-то. В общем, совершенно явственно было, что идти на овощную базу не хочет никто.
После последнего урока все ещё раз торжественно поклялись не ходить и разошлись по домам. По пути из школы мой друг философски изрёк: «Договорится-то договорились, а если всё-таки все пойдут? А мы с тобой крайними будет, да?» Мысль эта показалась мне здравой. В общем, решили прийти к месту сбора пораньше и занять наблюдательную позицию в телефонной будке напротив остановки – типа, выяснить, кто нарушит общее решение.
Так и сделали. Конечно, несколько человек проявили слабину и стояли на остановке вместе с нашей классной. Они нас заметили и стали что-то кричать. Мы начали в ответ их обзывать чем-то вроде ренегатов. Ну конечно же наша классная нас заметила. Но промолчала. Только сделала строгое лицо. Она в школе была секретарём парторганизации.
Ну пришёл автобус и они – классная и несколько человек ренегатов – укатили в сторону МКАДа, туда, где располагалась овощная база. А мы пошли домой. На душе было как-то тревожно.
На следующий день наша классная обдала нас всех таким холодом, что куда там Северному ледовитому океану. И процедила сквозь зубы: «Сегодня после уроков – расширенное партийное собрание. Чтобы вся комсомольская организация 10 класса была». Это уже было серьёзно.
Вся комсомольская организация – это, собственно, весь класс, поскольку не комсомольцев у нас не было. В общем, после уроков началось. Мы как на расстрел пошли в наш класс и уселись на свои места. Прибыл и весь партийный актив. Нас начали прорабатывать. Наша классная – надо отдать ей должное – была сдержана. Зато другие свои эмоции не скрывали.
Их послушать, так мы были тайными агентами ЦРУ и МОСАДа, которые расшатывают экономику советского государства. Наш военрук, которого вообще-то мы все любили, очень кипятился – в первый раз мы его таким видели. Больше всех свирепела «старшая пионервожатая», которая наговорила очень много всякого, в довершении всего назвав нас всех подонками.
Ну а меня с другом выделили отдельно. Наша классная взяла слово и сказала, как ей горько и как она в нас разочаровалась. «А эти двое, – тут она показала в нашу с другом сторону, – мало того, что не поехали, так ещё пришли и из телефонной будки записывали всех, кто поехал». «Фашисты!» – прошипела в нашу сторону толстая географичка.
Тут, словно пружиной подброшенная, вскочила Лариска, наш комсорг, и заверещала: «Ребята! Я думаю тут даже говорить не о чем. Завтра мы все должны поехать на овощную базу и ударным трудом искупить нашу вину…» и т.д. и т.п. В общем, тараторила, как по писаному.
Военрук сказал: «Да, это верно. Мы пока не будем делать оргвыводы. Дадим вам ещё один шанс. Но если кто завтра откажется ехать, то всё». Что означает «всё» он не уточнил, но мы поняли, что никак не меньше, чем исключение из ВЛКСМ, то есть очень ужасное наказание, ибо после этого о поступлении в институт можно было не думать. На этом совместное собрание закончилось.
Конечно же на следующий день мы все поехали. И копались несколько часов в гнилье, которое когда-то было капустой. В общем, искупили свою ужасную вину ударным трудом на благо советской родины.
«Старшей пионервожатой» в итоге мы отомстили. Ибо дико были злы на неё за её вопли. Родители нескольких девчонок накатали на неё в РОНО телегу, мол обзывает детей нехорошими словами. И что удивительно, РОНО встал на нашу сторону и похоже вожатой сделали втык и потребовало, чтобы она извинилась.
Как-то на перемене она завалила к нам в класс и стала о чём-то разговаривать с нашим комсоргом. А потом повернулась в сторону класса и как-то полупрезрительно молвила: «Десятый класс, я не называла вас подонками. Я назвала вас подЁнками. ПодЁнок – это нижний слой в стоге сена. Можете в словаре Даля проверить». После чего развернулся и вышла из класса. Всё-таки малость струхнула. Но не извинилась. Ну да и хрен с ней.
А к военруку мы потом на некоторое время перестали ходить в его тир. Он понял, что мы ему вроде как бойкот объявили и даже переживал. Ну а потом мы помирились и снова стали после уроков пропадать в его тире, стрелять из мелкашки, собирать и разбирать АКМ и говорить за жизнь. Он умным был мужиком, наш военрук и признал, что малость перебрал на том собрании с обличениями, но и мы тоже хороши. А мы не спорили – в самом деле, хороши. Это же надо! Саботировали такое важное мероприятие, как копание в гнилой капусте. Ещё легко отделались. В общем-то.
Journal information